Н.В. Максаковский, кандидат географических наук

«Есть геофаки
По всей планете.
                                                    И в них порядки, в них порядки, в них порядки
                                                    Есть свои,
                            Но самый лучший на целом свете
       Наш Геофак МГПИ!»


                            (Из Гимна Геофака МГПИ, 1978 г.)

Аннотация: данная статья продолжает серию воспоминаний об академике В.П.Максаковском, она посвящена его творчеству в качестве поэта-любителя, авторству которого, в частности, принадлежит «Марш географов» (1947), поэма «Поступающему на Геофак» (1948) и «Гимн Геофака МГПИ» (1978).

Снова свирепые гунны
Тучей над миром нависли
Слышен их топот чугунный
На Рейне, на Буге, на Висле.

Всюду несут разрушенье
В злобе тупой и бесстыжей.
Сеют зерно преступленья
В дворцах и музеях Парижа.

По древнему правилу римлян
Пируют в палатках становищ,
Поют свои мрачные гимны
В свете горящих сокровищ.

Лодки коварных вандалов
Рыщут по морю в тумане.
Скрывшись в фиордах и скалах
В ночь стерегут караваны.

Им ненавистен обычай
Стран, покорённых войною.
Воины из-за добычи
Ссорятся между собою.

В храмах священные плиты
С мудрыми письменами
Кровью неверных политы,
Смешанной со слезами.

Жадному богу наживы
Здесь они жертвы приносят,
Голосом сладким и лживым
Бога о милости просят.

Глупая шутка природы,
С сердцем, задетым проказой,
Гунны боятся свободы,
Как самой опасной заразы.

Тысячи виселиц встали
Цепью от моря до моря.
Люди вовеки не знали
Такого великого горя.

Тесно им стало в Европе,
Некогда сильной и гордой.
По старым дорогам и тропам
К востоку направились орды.

Если бы древние, гунны
Этих далёкие предки,
Услышав их топот чугунный
В склепах от старости ветхих,

Выйдя из мрачных потёмков
Снова на землю вернулись,-
Зверствам кровавым потомков
Они бы и то ужаснулись.

Гунны в жару и метели
Грянули степью привольной.
Коней напоить захотели
Из Волги широкой и вольной.

Навстречу им поднялись скифы,
Свободное, гордое племя,
Слагавшие громкие мифы
Про старое, грозное время.

Чтоб враг не похитил случайно
Крупицы их знаний и веры,
Свитка папирусов тайно
Спрятали в дальних пещерах.

В сердце по древним заветам
Ненависть к гуннам носили
В душе они были поэты
И жизнь, как свободу любили.

В боях они страха не знали,
Измену карали сурово.
И если порой отступали,
То с тем, чтобы ринуться снова.

Вождь их, познавший с народом
Счастье и тяжкие беды,
Видел вперёд через годы
И он предсказал им победу.

В разгаре жестокого боя,
Собравши последние силы,
Он скифов повёл за собою
И счастье врагу изменило.

На запад бежит неприятель,
Свернув боевые знамёна,
И вот уже скифские рати
Напились шеломом из Дона.

Народы в сказаньях и мифах
Прославят тот день юбилейный,
Когда победители скифы
Напоят коней своих в Рейне.

Январь 194… года

Он уже не молод,
Но и не старик.
Волосами золот,
Ростом невелик.

Очень славный малый.
Чтобы не соврать,
Лет ему, пожалуй,
Сорок – сорок пять.

Медленно стареет
Подполковник мой,
Лишь виски белеют
Ранней сединой.

Светит позолота
На полях погон …
Ох, ты мать – пехота,
Русский батальон.

Где не воевал он,
Подполковник мой?
Где не побывал он,
Под какой звездой?

В память о двадцатом
Боевом годке!
Белая граната –
Шрамы на щеке.

Быстро время мчится,
Времечко не ждёт.
Финская граница.
Двадцать пятый год.

Май двадцать восьмого
Вызывают вдруг.
— Командарм: — Здорово,
Поезжай-ка, друг …

Жинке на прощанье:
— Маша, не скучай.
Дочке: — До свиданья. –
— Далеко? – В Китай …

Дома в тридцать пятом,
Кончен долгий путь,
— А теперь, ребята,
Можно отдохнуть.

— Маша, слава богу,
Едем на Кавказ …
Поезд по дороге
Обогнал приказ.

Треск мотоциклета.
Длинный коридор.
Двери кабинета.
— Здравствуйте, майор!

После заседанья
Разговор таков:
— Получил заданье
И бывай здоров.

— Парень не гражданский, —
Подмигнул комбриг:
— Подучи испанский, —
Неплохой язык.

Старая сноровка
Собираться вдруг:
— Я в командировку.
— Далеко? – На юг.

У финляндских дотов
Завязался бой.
Русская пехота,
Слово за тобой.

Взявши трёхлинейку,
Осмотрев затвор,
Скинув телогрейку,
Поднялся майор …

На опушке бора,
У чужих высот
Подобрал майора
Санитарный взвод.

Не прошло и года,
Новая война.
Ветер … Непогода …
Латвия, Двина.

Август. Сорок первый.
У большой реки.
Каменные нервы.
Русские штыки.

Госпиталь, палата.
Тихо за стеной.
Прозвище «солдата» —
Подполковник мой.

Нет живого места,
Раны и рубцы.
Из такого теста
Люди – молодцы …

Март 194… года.

Снова
сплетнями тешится свет.
Они,
к сожаленью, не новы:
— Знаете,
Симонов, тот, что поэт
Влюблён
В Валентину Серову.
Подумать только!
Из-за ейных глаз
Стрелялся парень
двенадцать раз.
Была бы красива,
стройна, как лоза,
И звали
хотя б Венерою.
А у Серовой…
даже глаза
Обыкновенно такие –
серые, —
Другой добавил: —
На что велик
Маяковский,
скажи на милость!
И то у него
об Лилю Брик

Любовная лодка
разбилась, —

Промолвил третий,

не в глаз, а в бровь:

Она же ему изменила…

Симонова
тоже
сгубит любовь,
Как многих
уже сгубила. –

Но тут и я
в словесную гладь
Вмешался,
быком взъярённым:
— Да может ему
и жить,
и писать
Легче,
в неё влюблённым?

Разве это её вина?

Связавши с ним долю вдовью,

В нём
талант
родила она.
Чем же? –
— Своей любовью.

Долго вбивал им в мозги
урок,
Чтоб люди поменьше
врали,
Но снова
в ответ
скрипит тенорок:
— Знаем, товарищ, —
писали!
Послушайте, Симонов,
с глазу
на глаз,

Поверьте на честном слове.

Чтоб меньше сплетен
было про вас –
Женитесь на ней,
на Серовой.
Ваша любовь,
конечно, сложна,
А люди в часы досуга

Любят задеть:
— Она не жена…
— А кто же?
–Да так, — подруга.-
Терпенье ваше
отнюдь не вечно.
Трудно привыкнуть
к кляузам.
Как бы не стала вам
Чёрной Речкой
Наша московская
Яуза.

Пусть замолчат
завистники те,

Что с Есениным
вас ровняют.
Разве смыслят
они в красоте,
Разве в стихах
понимают?
Много друзей
у ваших стихов.
Лучше
поэта не знаю! …
Право, женитесь,
послушайтесь слов.
Я же…
ваш вкус…
одобряю.

Февраль 194… года.

***
Солнце туманное, вечное, странное
Тускло мерцает с небес.
— Где же любимая, где же желанная? –
Ласково шепчет мне лес.

— Разве забыл ты любовь её нежную,
Верности вечный зарок?
Где же ты, юноша, тропами снежными
Ходишь, всегда одинок.

Ты приведи её – сосны высокие
Просят меня: — поспеши.
Мне её брови, ресницы и локоны
Снежной каймой опуши.

Сумрак вечерний, темнеющий, тающий
Скроет вас в чаще ветвей…
Тихо в лесу, только луч угасающий
Будто застыл на верхушках елей.

Лес задремал, занесённый порошей,
Звуки затихли в саду…
Я отвечал ему: — лес мой хороший,
Ты подожди – я её приведу.

Февраль 194… года

Расставаться с тобой приходилось
Мне, пожалуй, всего только раз.
На меня ты за что-то сердилась.
Впрочем, сердишься ты и сейчас.

Твои тёплые в варежках руки
На прощанье я крепко пожал.
Этот миг, этот вечер разлуки
Долго, долго потом вспоминал.

И жалел, что так быстро простился
Может быть, уходя навсегда,
Хоть и знал, что тогда не решился,
То потом не скажу никогда.

Но в душе так и знал, что не надо
Говорить, что боялся сказать –
И без слов, и без писем – по взгляду
Можно было о многом узнать.

Февраль 194… года

Когда придёт тот день, не знаю,
Но знаю твёрдо, что придёт.
Война померкнет, угасая
И, наконец, совсем замрёт.

В последний раз по старой трассе
Получат лётчики приказ
В последний раз поднять фугасы
И сбросить их в последний раз.

То будет осень или лето,
А, впрочем, может быть, весна.
«В последний час» — мелькнёт в газетах
И вдруг наступит тишина.

Тот час, которого так ждали,
Нежданным всё-таки придёт.
Как до войны, в кремлёвском зале
К трибуне Сталин подойдёт.

И ночь как будто отдалится,
Когда шумна и велика
Огнями снова заискрится
Незатемнённая Москва.

Январь 194… года