Снова свирепые гунны
Тучей над миром нависли
Слышен их топот чугунный
На Рейне, на Буге, на Висле.

Всюду несут разрушенье
В злобе тупой и бесстыжей.
Сеют зерно преступленья
В дворцах и музеях Парижа.

По древнему правилу римлян
Пируют в палатках становищ,
Поют свои мрачные гимны
В свете горящих сокровищ.

Лодки коварных вандалов
Рыщут по морю в тумане.
Скрывшись в фиордах и скалах
В ночь стерегут караваны.

Им ненавистен обычай
Стран, покорённых войною.
Воины из-за добычи
Ссорятся между собою.

В храмах священные плиты
С мудрыми письменами
Кровью неверных политы,
Смешанной со слезами.

Жадному богу наживы
Здесь они жертвы приносят,
Голосом сладким и лживым
Бога о милости просят.

Глупая шутка природы,
С сердцем, задетым проказой,
Гунны боятся свободы,
Как самой опасной заразы.

Тысячи виселиц встали
Цепью от моря до моря.
Люди вовеки не знали
Такого великого горя.

Тесно им стало в Европе,
Некогда сильной и гордой.
По старым дорогам и тропам
К востоку направились орды.

Если бы древние, гунны
Этих далёкие предки,
Услышав их топот чугунный
В склепах от старости ветхих,

Выйдя из мрачных потёмков
Снова на землю вернулись,-
Зверствам кровавым потомков
Они бы и то ужаснулись.

Гунны в жару и метели
Грянули степью привольной.
Коней напоить захотели
Из Волги широкой и вольной.

Навстречу им поднялись скифы,
Свободное, гордое племя,
Слагавшие громкие мифы
Про старое, грозное время.

Чтоб враг не похитил случайно
Крупицы их знаний и веры,
Свитка папирусов тайно
Спрятали в дальних пещерах.

В сердце по древним заветам
Ненависть к гуннам носили
В душе они были поэты
И жизнь, как свободу любили.

В боях они страха не знали,
Измену карали сурово.
И если порой отступали,
То с тем, чтобы ринуться снова.

Вождь их, познавший с народом
Счастье и тяжкие беды,
Видел вперёд через годы
И он предсказал им победу.

В разгаре жестокого боя,
Собравши последние силы,
Он скифов повёл за собою
И счастье врагу изменило.

На запад бежит неприятель,
Свернув боевые знамёна,
И вот уже скифские рати
Напились шеломом из Дона.

Народы в сказаньях и мифах
Прославят тот день юбилейный,
Когда победители скифы
Напоят коней своих в Рейне.

Январь 194… года

Он уже не молод,
Но и не старик.
Волосами золот,
Ростом невелик.

Очень славный малый.
Чтобы не соврать,
Лет ему, пожалуй,
Сорок – сорок пять.

Медленно стареет
Подполковник мой,
Лишь виски белеют
Ранней сединой.

Светит позолота
На полях погон …
Ох, ты мать – пехота,
Русский батальон.

Где не воевал он,
Подполковник мой?
Где не побывал он,
Под какой звездой?

В память о двадцатом
Боевом годке!
Белая граната –
Шрамы на щеке.

Быстро время мчится,
Времечко не ждёт.
Финская граница.
Двадцать пятый год.

Май двадцать восьмого
Вызывают вдруг.
— Командарм: — Здорово,
Поезжай-ка, друг …

Жинке на прощанье:
— Маша, не скучай.
Дочке: — До свиданья. –
— Далеко? – В Китай …

Дома в тридцать пятом,
Кончен долгий путь,
— А теперь, ребята,
Можно отдохнуть.

— Маша, слава богу,
Едем на Кавказ …
Поезд по дороге
Обогнал приказ.

Треск мотоциклета.
Длинный коридор.
Двери кабинета.
— Здравствуйте, майор!

После заседанья
Разговор таков:
— Получил заданье
И бывай здоров.

— Парень не гражданский, —
Подмигнул комбриг:
— Подучи испанский, —
Неплохой язык.

Старая сноровка
Собираться вдруг:
— Я в командировку.
— Далеко? – На юг.

У финляндских дотов
Завязался бой.
Русская пехота,
Слово за тобой.

Взявши трёхлинейку,
Осмотрев затвор,
Скинув телогрейку,
Поднялся майор …

На опушке бора,
У чужих высот
Подобрал майора
Санитарный взвод.

Не прошло и года,
Новая война.
Ветер … Непогода …
Латвия, Двина.

Август. Сорок первый.
У большой реки.
Каменные нервы.
Русские штыки.

Госпиталь, палата.
Тихо за стеной.
Прозвище «солдата» —
Подполковник мой.

Нет живого места,
Раны и рубцы.
Из такого теста
Люди – молодцы …

Март 194… года.

Снова
сплетнями тешится свет.
Они,
к сожаленью, не новы:
— Знаете,
Симонов, тот, что поэт
Влюблён
В Валентину Серову.
Подумать только!
Из-за ейных глаз
Стрелялся парень
двенадцать раз.
Была бы красива,
стройна, как лоза,
И звали
хотя б Венерою.
А у Серовой…
даже глаза
Обыкновенно такие –
серые, —
Другой добавил: —
На что велик
Маяковский,
скажи на милость!
И то у него
об Лилю Брик

Любовная лодка
разбилась, —

Промолвил третий,

не в глаз, а в бровь:

Она же ему изменила…

Симонова
тоже
сгубит любовь,
Как многих
уже сгубила. –

Но тут и я
в словесную гладь
Вмешался,
быком взъярённым:
— Да может ему
и жить,
и писать
Легче,
в неё влюблённым?

Разве это её вина?

Связавши с ним долю вдовью,

В нём
талант
родила она.
Чем же? –
— Своей любовью.

Долго вбивал им в мозги
урок,
Чтоб люди поменьше
врали,
Но снова
в ответ
скрипит тенорок:
— Знаем, товарищ, —
писали!
Послушайте, Симонов,
с глазу
на глаз,

Поверьте на честном слове.

Чтоб меньше сплетен
было про вас –
Женитесь на ней,
на Серовой.
Ваша любовь,
конечно, сложна,
А люди в часы досуга

Любят задеть:
— Она не жена…
— А кто же?
–Да так, — подруга.-
Терпенье ваше
отнюдь не вечно.
Трудно привыкнуть
к кляузам.
Как бы не стала вам
Чёрной Речкой
Наша московская
Яуза.

Пусть замолчат
завистники те,

Что с Есениным
вас ровняют.
Разве смыслят
они в красоте,
Разве в стихах
понимают?
Много друзей
у ваших стихов.
Лучше
поэта не знаю! …
Право, женитесь,
послушайтесь слов.
Я же…
ваш вкус…
одобряю.

Февраль 194… года.

***
Солнце туманное, вечное, странное
Тускло мерцает с небес.
— Где же любимая, где же желанная? –
Ласково шепчет мне лес.

— Разве забыл ты любовь её нежную,
Верности вечный зарок?
Где же ты, юноша, тропами снежными
Ходишь, всегда одинок.

Ты приведи её – сосны высокие
Просят меня: — поспеши.
Мне её брови, ресницы и локоны
Снежной каймой опуши.

Сумрак вечерний, темнеющий, тающий
Скроет вас в чаще ветвей…
Тихо в лесу, только луч угасающий
Будто застыл на верхушках елей.

Лес задремал, занесённый порошей,
Звуки затихли в саду…
Я отвечал ему: — лес мой хороший,
Ты подожди – я её приведу.

Февраль 194… года

Расставаться с тобой приходилось
Мне, пожалуй, всего только раз.
На меня ты за что-то сердилась.
Впрочем, сердишься ты и сейчас.

Твои тёплые в варежках руки
На прощанье я крепко пожал.
Этот миг, этот вечер разлуки
Долго, долго потом вспоминал.

И жалел, что так быстро простился
Может быть, уходя навсегда,
Хоть и знал, что тогда не решился,
То потом не скажу никогда.

Но в душе так и знал, что не надо
Говорить, что боялся сказать –
И без слов, и без писем – по взгляду
Можно было о многом узнать.

Февраль 194… года

Когда придёт тот день, не знаю,
Но знаю твёрдо, что придёт.
Война померкнет, угасая
И, наконец, совсем замрёт.

В последний раз по старой трассе
Получат лётчики приказ
В последний раз поднять фугасы
И сбросить их в последний раз.

То будет осень или лето,
А, впрочем, может быть, весна.
«В последний час» — мелькнёт в газетах
И вдруг наступит тишина.

Тот час, которого так ждали,
Нежданным всё-таки придёт.
Как до войны, в кремлёвском зале
К трибуне Сталин подойдёт.

И ночь как будто отдалится,
Когда шумна и велика
Огнями снова заискрится
Незатемнённая Москва.

Январь 194… года

На широкой столичной панели
И в далёких глухих деревнях
Человека мы видим в шинели
И солдатских больших сапогах.

Кто же он, этот парень простецкий,
Из какой же он родом страны?
А зовут его – воин советский,
Прозывают же богом войны.

Иногда это воин умелый,
Иногда паренёк молодой,
Но всегда одинаково смелый,
Очень скромный и очень простой.

Может быть он весёлым танкистом
И бесстрашным лихим моряком,
Но всегда к кровожадным фашистам
Носит ненависть в сердце своём.

Кто б он ни был: грузин или русский
И в какой бы не вырос нужде
Он всегда с одинаковым чувством
Говорит о великом вожде.

Может быть он седым генералом,
Может быть подчинённым бойцом.
Хоть недолго ещё воевал он,
Но сражался всегда молодцом.

Он сегодня вперёд наступает,
По дорогам шагая легко.
Мы удачи ему пожелаем
Ведь идти-то ему далеко.

Всем знаком этот парень простецкий,
Родом он из великой страны.
И зовут его – воин советский,
Прозывают же богом войны!

Январь 194.. года

1. Пусть по радио в экстазе
Геббельс распинается.
Наступленье на Кавказе
Только начинается.

2. Видно Гитлеру не спится,
Снятся сны печальные.
Не целебные для фрицев
Воды минеральные.

3. Генералу Паульсу
Предложили сдаться.
Ультиматум не по вкусу –
Вздумал отказаться.

4. Наконец-то он узнал
Нашу мощь ударную
И остался генерал,
Но увы… без армии.

5. Немцы строили блокаду
И мечты лелеяли
А теперь совсем не рады,
Что её затеяли.

6. Холодна в Неве вода,
Не легко форсировать
Впредь не будут никогда
Города блокировать.

7. Итальянцы дело знают,
И бегут, не мешкая.
Конных фрицев обгоняют
Легионы пешие.

8. Наши части там и тут
Крепко жару дали им.
Нам не жалко, пусть бегут
До самой Италии.

Январь 194… года

***

Наша любовь, как зелёный бамбук,
Растёт, не расправив плеч.
Нам жизнь подарила так много разлук
И мало, так мало встреч.

Мы даже в любви объясниться с тобой
Не успели за столько лет.
И первого чувства несмелый прибой
Я храню, как и твой портрет.

Я знаю, любимая, кто виноват,
Что морщины легли у глаз,
Что я с семнадцати лет солдат
И видел тебя лишь раз.

Поэтому в письмах меня не зови,
Мой дом не в Москве, а здесь.
Есть чувство сильнее твоей любви –
Солдатская наша честь.
1945 г.

От стен Кенигсберга
до стран, где Карпаты,
На дальних и ближних
дорогах к Берлину
Встречают сегодня
России солдаты
День Армии Красной,
её годовщину.

Пусть раненый враг
огрызается люто
В бессильном порыве
предсмертного бреда.
Мы слышим в раскатах
московских салютов
Рожденье великого слова:
Победа!

1945 г.