Н.В. Максаковский, кандидат географических наук
«Призрачно все в этом мире бушующем
Есть только миг, за него и держись
Есть только миг между прошлым и будущим
Именно он называется жизнь!»(Л.Дербенев, 1974 год.)
Введение
Прошло уже почти полтора года, как нет с нами моего отца – Владимира Павловича Максаковского. Конечно, память его прямых потомков (я и моя старшая сестра Елена, внучки – Екатерина и Анна), равно как и память других родственников всех возрастов, хранит много воспоминаний о нем как об отце, дедушке, брате, свекре и тесте, дяде, деве-ре, и так далее. А если бы была жива моя мать – Зоя Викторовна, умершая в 2006 году, то и она бы смогла внести здесь свою лепту. Изложить эти воспоминания коллективно про-сто невозможно, как невозможно охватить воедино все стороны его протяженной, многогранной и, несомненно, счастливой «линии жизни». Поэтому я взял на себя смелость, и от имени ближайшей родни решил написать что-то вроде воспоминаний (до этого подобного опыта у меня лично не было, приобретать его я не планировал, но, к великому сожалению, повод все-таки подоспел). При этом я решил сосредоточиться лишь на некоторых сторонах жизни своего отца, больше личного и семейного характера, которые были в основном открыты именно родственникам, но о которых – уверен – будет интересно узнать всем его друзьям, соратникам, коллегам и ученикам. Тем более, что то, о чем я собираюсь рассказать, имеет четкую привязку к географии – его главной стезе и главному смыслу жизни.
Раздел 1. Откуда взялась любовь к географии.
Этот вопрос, как ни странно, никогда меня особо не занимал, но вот после ухода отца я стал пытаться ответить на него, привлекая в качестве свидетелей родню старшего поколения, у которой еще могло быть свое мнение по данному поводу. Коллективными усилиями была прояснена следующая картина.
Для начала были отвергнуты такие ожидаемые причины увлеченности молодых людей чем-то, что потом составит смысл их жизни, как личное влияние, исходящее от ближайшего окружения. Действительно, в семье Володи Максаковского никаких географов не было, так как его родители, под влиянием которых он сформировался как личность, были экономистами (отец, Павел Васильевич Максаковский — 1902-1928 гг.) и историками (мать, Эсфирь Борисовна Генкина — 1901-1978 гг., отчим, Николай Леонидович Рубинштейн – 1902-1952 гг.). Другое дело, что Володя вырос в ученой, профессорской семье, где привычную обстановку составляли книги, много книг, причем не только на русском языке. Его с детства окружали стопки исчерканных правленых рукописей и лежащие на столе раскрытые журналы с красными или синими карандашными отметками на полях, а домашняя атмосфера была пропитана уважением к умственному, интеллектуальному труду. Что, конечно же, не могло не передаться по наследству.
При всем уважении ко всем упомянутым пращурам, особо скажу здесь только о матери отца и своей бабушке — Эсфири Борисовне. Это был милейший, добрый, интеллигентный и вместе с тем — смелый и принципиальный человек. Еще в предвоенные годы она стала видным историком, специализировавшимся на периоде становления советского государства. Уроженка города Екатеринослава, Эсфирь Борисовна в 1920-х гг. училась сначала в Коммунистическом университете им. Свердлова, а после в Институте Красной профессуры, в войну не раз летала на фронт с командой лекторов, и вместе со своими коллегами-историками получила в 1943 году Сталинскую премию за научный труд «История гражданской войны в СССР». В 1939 году (то есть в 38 лет!) стала доктором исторических наук и профессором. После войны преподавала на истфаке МГУ, в последний период жизни работала в Институте истории АН СССР. Трудилась буквально до самой своей кончины в сентябре 1978 года.
Также не прослеживалось влияния и яркого учителя школьной географии — об этом ни слова в его личных дневниках той поры, хотя в реальных школьных дневниках в графе «география» всегда сияли отличные оценки. Что же остается? Неужели простое стечение обстоятельств? Однако – все-таки нет!
Вероятно, что несколько наклонностей отца в юношеские годы послужили предпосылками того, что он твердо встал на путь географии, сделавшись впоследствии действительно большим географом, пройдя путь от ассистента кафедры до профессора, доктора географических наук и действительного члена Российской академии образования. Он поставил при этом пару настоящих временных рекордов: свыше 60 лет работы на географическом факультете МГПИ/МПГУ, т.е. с 1953 года, и 45 лет заведования кафедрой социальной и экономической географии, т.е. с 1968 года (в 2015 году этой кафедре, руководимой ныне А.А. Лобжанидзе, было присвоено имя В.П. Максаковского).
Во-первых. это страсть к филателии, которая зародилась, вероятно, еще в средних классах школы (вообще-то в те годы это было распространенное увлечение молодежи, однако, понятно, что далеко не всех оно приводило в ряды профессиональных географов). В дневнике, который он вел старшеклассником, есть такая запись от августа 1940 г.: «Последние дни я вообще большую часть времени вожусь с марками. От бесчисленных подсчетов их количество, увы, не увеличилось, а скорее наоборот, сократилось». Или: «Сейчас 9 вечера. Что я делал? Конечно, оценивал по каталогу марки французских колоний….». Судя по этим же дневникам, отец в довоенной юности был завсегдатаем ближайших к Арбату филателистических магазинов. Позднее солидный вклад в оформляющуюся коллекцию внесли трофейные марки, привезенные отчимом с войны из Европы.
Тематика коллекции поначалу могла вполне быть и по принципу «собираю всё подряд», об этом сейчас судить трудно. Однако в зрелые годы, которые я уже помню сам, отец говорил так: «Я собираю все, что мне интересно о стране». Такой чисто страноведческий принцип привел к собирательству марок, изображающих города и памятники архитектуры, природу, шедевры искусства, великих людей. Были также и марки, посвященные знаменательным датам или связанные с важными историческими событиями — сражениями, географическими открытиями и так далее. Отец регулярно посещал московские клубы филателистов, активно менялся, следил за новинками, педантично отмечая в каталогах приобретенные марки и те, которые еще надлежало достать. Помню, что вытаскивал свои заветные кляссеры он не всегда, а только в выходные, которые отводил себе для отдыха; это были часы, «разгрузочные» от науки и педагогики. В такие моменты отец получал реальное удовольствие, на его столе появлялись, помимо нескольких кляссеров, пинцет и лупа, а также каталог-справочник. Оторвать его от этого занятия мог только внезапный телефонный звонок или же настойчивый зов к ужину.
А с начала 2000-х годов появилось новое направление коллекции – всемирное наследие, причем эти марки украсили затем его прекрасно иллюстрированную книгу-альбом, изданную в «Просвещении» в 2003 году. В последние 10-15 лет жизни новые марки чаще поступали к отцу в качестве сувениров, которые привозили родственники и друзья, прекрасно знавшие эту его страсть. Сам я из своих вояжей тоже привозил ему маленькие прозрачные пакетики, которые удавалось найти в тамошних марочных магазинах.
В юношестве отец собирал и открытки, причем, судя по остаткам той коллекции, можно предположить, что принцип собирательства был также страноведческим. Что, вероятно, также способствовало развитию в нем, парне лет 15-16, интереса к географии. Похоже, что в школьные годы, отец с равным удовольствием коллекционировал и марки, и открытки. Вот запись в его дневнике от августа 1940 года: «Пошел с другом (таким-то) в марочный магазин, но он оказался закрыт. Тогда мы пошли и купили открытки (Гос-поди, ну зачем же я родился коллекционером?)». Правда, увлечение открытками после войны постепенно отпало. А вот филателистом он оставался до конца жизни, хотя в последние годы отец уже не мог, из-за плохого зрения, полноценно работать со своей кол-лекцией.
Во-вторых, это любовь к фотографированию. Судя по отцовским дневникам времен старших классов, в те предвоенные годы было проблемой достать хорошую пленку. Он постоянно буквально охотился за ней, перебегая от магазина к магазину, упорно ее проявлял и печатал снимки, в свете того красного фонаря, который должны еще помнить люди возрастом за 50. До эпохи «цифры» оставалось каких-то 60-65 лет….
Он уверенно прошел свой путь — от ФЭДа до Зенита, не пользуясь какой-то особой техникой. Экспонометр, от которого современный человек просто отшатнулся бы в ужасе, был для него привычной небольшой карманной ношей, сопровождавшей его в прогулках по отечественным и зарубежным городам и весям.
Действительно, он брал фотоаппарат во все свои поездки, на экскурсии, студенческие практики, оснастившись в начале 1960-х еще и любительской кинокамерой КВАРЦ (легкое жужжание этого аппарата я помню, сквозь годы, до сих пор, и до сих пор в глазах стоит тот квадратный желтый футляр, висевший у отца на боку). В итоге – не только увековеченные для себя и близких личные впечатления, но и прекрасные познавательные слайд-шоу на собственных лекциях в МГПИ, или же на выступлениях в Доме Ученых. Полагаю, что некоторые его личные фото украсили его же книги. Аккуратно уложенные по коробочках слайды, все четко подписанные, разложенные по странам, городам и те-мам, живы и поныне. Сохранились и некоторые его любительские фильмы.
Так что зародившаяся в юности страсть к фотофиксации, замешанная на природной любознательности, пригодилась ему и в основной профессии. Какой же географ без путешествий? Какое путешествие без фотографирования и киносъемки? Выхватить из пространства нужную деталь, или охватить красивую местность воедино, засечь занятный момент на улице чужого города, запечатлеть интересное лицо – это он умел очень хорошо. Профессионалом его в этом плане назвать нельзя, но популяризатор он был отличный.
В-третьих, полагаю, что определенную роль сыграла склонность отца, еще со школьной юности, соблюдать порядок в своих записях, выдерживать в них четкий логический строй, вести аккуратные подсчеты чего-либо и систематизировать окружающие его объекты. О пересчетах его марочных богатств уже говорилось выше. Кроме того, в его дневниках, написанных, напомню, в 15-16-летнем возрасте, четко прослеживается удивляющая ясность мысли и логичность в изложении, равно как и очень грамотное построение фраз. Четкая система из «во-первых», «во-вторых», и «в-третьих», — это ведь пошло именно с тех времен, и это потом плавно перетекло в его научные и научно-популярные книги, пособия и учебники, которые – и я надеюсь, что я не одинок в такой оценке – можно считать эталонами просветительских изданий, где все разложено «по полкам» и все предельно понятно. Добавлю заодно, что чувство юмора, иногда в сочетании с самоиронией, также прослеживается в тех давних юношеских записях.
Подозреваю, что эта склонность к логике и порядку в цифрах проявилась потом в способности отца к составлению бесчисленных статистических таблиц к его знаменитому учебнику, да и другим учебным пособиям, обильно сдобренным различной полезной цифирью: добыча угля, выплавка стали, площади под зерновыми культурами, население стран и городов, ВВП на жителя страны, и так далее. Я вряд ли ошибусь, если скажу, что социально-экономическая география, располагающаяся буквально на самом водоразделе с экономикой, а также статистикой, требует анализа обширного статистического материала.
В-четвертых, очевидно, что еще со школьной скамьи отец хорошо разбирался в географических картах, умел мысленно представлять образ местности, хорошо ориентировался, и все это также способствовало его приходу в географию.
Так, по свидетельству наших самых возрастных родственников, Володя еще в средних классах школы проявлял интерес к географии. Он нередко расстилал на полу карту мира, и, ползая по ней, изучал страны и их столицы. В 1939 г. он следил, вместе со своим отчимом, за ходом военных действий в Китае. Для этого служила большая карта этой страны, специально вывешенная на стене в кабинете отчима (после именно здесь расположился кабинет самого Владимира Павловича), на которой флажками фиксировалась линия фронта в войне коммунистов с гоминьданом. А вот одна из его дневниковых записей, 1940-го года: «Пришла мысль завесить стены картами, что и было сделано» (не было указано, в декоративных ли это было целях, или в познавательных, но скорее всего — второе).
Об этом же свидетельствует, к примеру, одно его письмо из частей Народного ополчения, которые проходили подготовку к западу от Москвы летом 1941 года: «Хотел было попасть в формируемый отряд топографов, поскольку это дело я более или менее знал, но не получилось….». А свое пребывание в Калининском военном училище в 1943-46 гг. он вспоминает так: «… хотя меня и учили на химика, к этому предмету никакого интереса у меня не было. Зато явно проявился интерес к географии. Вспоминаю, как меня ставили спиной к карте, по которой задавали вопросы…» (автобиографический альбом «Линия жизни», 2014 год).
Далее могу лишь предположить (хотя, возможно, это только моя фантазия), что хорошая способность ориентироваться на местности сильно помогла отцу в первые месяцы войны. Тогда он, ушедший 7 июля 1941 года (то есть сразу после девятого класса) добровольцем в Народное ополчение, попал в плен, и бежал оттуда под угрозой расстрела. Пробирался по калужским лесам, полям и перелескам, проделав на морозе (середина ноября) за несколько дней путь примерно в 40 км: от места своего пленения, на границе Тульской и Калужской областей, до деревни Доропоново, близ Воротынска, где его с товарищем укрыли местные жители. Вот краткая, но сильная выдержка из его письма к родным, которое он написал сразу после возвращения в опустевшую Москву в начале января 1942 года: «….через день в дер. Макарово тревожные часы в старом сарае в ворохе соломы, неудачный побег, приговор к расстрелу. Через 2 часа второй побег из сарая, охраняемого 2 часовыми, 3 километра бегом до ближайшей деревни по глубокому снегу в одном свитере (ватник пришлось снять, так как в нем я не пролезал в щель), без шапки, варежек, в старых полуботинках и летних носках. Через пару дней в дер. Ястребовка своевременный уход при появлении немецкой машины. В этой деревне через полчаса были расстреляны 30 таких же, как я, которым приказали бежать и которых, как зайцев, перебили из автоматов. Переход Оки под выстрелами немецкого патруля. Наконец, деревня Доропоново….». Добавить тут просто нечего!
А когда я сам был мальчиком, и мы жили на съемных дачах под Москвой (Манихино, Новый Иерусалим, Трехгорка), помню: он везде рисовал наглядные планы дачных участков и прилегающей местности, с обозначением дорог и троп, ближайших рек и водоемов, грибных и ягодных мест. Не помню, чтобы мы с сестрой, будучи детьми, заплутали в лесу – с нами же был настоящий географ!
Не говоря уже о том, что карты всегда занимали значительное место в его собственных творениях — будь то школьный учебник по экономической географии зарубежных стран, «Историческая география», «Географическая картина мира», альбом про Всемирное наследие и так далее. И в своих лекциях он активно использовал разные карты, проецируя их на экран тогдашним шедевром науки и техники — кодоскопом.
Итак, жизненный выбор сделан — география! Но почему именно экономгеография? Мне остается только предположить, что интерес моего отца к разнообразию мира и разным странам пошел не по линии природы (как это могло быть у «физов», то есть поклонников другой ветви науки – физической географии), а по другой линии: человек-население-город-природные ресурсы-хозяйство-политическое устройство……Почему произошло именно так? Спросить, по сути дела, уже не у кого…..
Раздел 2. Поездки.
Конечно же, неотъемлемой частью жизни любого географа являются его поездки. И чем обширнее этот «послужной список», будь то частные поездки, туризм, практики или научные командировки, тем богаче кругозор самого человека, и тем более зрелым он становится как специалист в выбранной им области. Ведь не хорошо же писать, к примеру, книгу или диссертацию о том, чего ни разу не видел даже краешком глаза (хотя сам я четко помню, как меня удивило сообщение отца, что кто-то из дипломников или аспирантов геофака МГПИ выбрал себе тему про далекую Тасманию). В этом плане отцу очень повезло: в основном получалось, что он писал свои статьи и книги, а также выступал с лекциями, на базе лично им полученных впечатлений, которые он всегда аккуратно фиксировал в своих полевых блокнотах (общая тетрадка тех времен разрезалась надвое, в результате чего получалось два блокнотика удобного pocket-формата). Этому же служили привозимые из каждой поездки фотографии, а затем и слайды. Блокноты, равно как черно-белые снимки, или слайды, не выкидывались, эта коллекция есть у нас и сейчас.
О каких же поездках идет речь? Начнем с отечества, коим тогда являлся Советский Союз. Сначала, в конце 1940-х это были студенческие практики во время его учебы на геофаке МГУ (например, на БАМе). В 1950-е годы – поездки с молодой супругой, маленькой дочкой, или с родителями в Мисхор, Гурзуф, на другие южные советские курорты. Об этом периоде я, по понятным причинам, я могу рассказать совсем немного….
В конце 1960-х /начале 1970 гг., когда я был школьником средних и старших классов, мы с отцом пару раз примкнули к группе его друзей и предприняли настоящие туристические поездки, с житьем в палатке, с лодкой, рыбалкой, грибами-ягодами и костром: это был, во-первых, Селигер, и, во-вторых, озера на северо-востоке Литвы. В этот же период времени вторым домом стал для нас академический поселок Мозжинка близ Звенигорода, где мы снимали комнату (туда же отец перетянул и своего научного руководителя – И.М.Маергойза, отдыхали там и другие его знакомые-географы). Всей семьей мы пару раз отдыхали в эстонском Пярну. Далее, у наших близких родственников была дача под Сухуми, в Абхазии, – настоящий рай! И там мы периодически бывали. Несколько раз в течение 1970-1980-х годов мои родители отдыхали на Куршской косе. Съемные дачи от-носятся также к этому периоду времени (своя появилась в 1984 году). К этому добавим весьма многочисленные в 1960-1980-ее гг. поездки отца по стране, на разные географиче-ские и педагогические съезды, совещания и конференции: Ленинград, Псков, Ярославль, Смоленск, Волгоград, Архангельск, это также Узбекистан, Армения, Грузия, и др.
А теперь о загранице. Действительно, отцу удалось довольно широко поездить по миру в период того «закрытого» советского общества, которое существовало у нас в 1960-е, 1970- и начале 1980-х годов, когда пробиться «за кордон» могли в основном только некоторые категории граждан: дипломаты и руководящие партийные работники, сотрудники спецслужб, артисты на гастролях, спортсмены для участия в международных соревнованиях, а также ученые или педагоги, направлявшиеся на международные конгрессы, либо сопровождавшие группы студентов. Отец, понятно, относился к последней категории.
В альбоме «Линия жизни» отец вспоминает и тщательно подсчитывает свои зарубежные разъезды: «Первый раз я выезжал за границу зимой 1956 г. Это была поездка в Чехословакию группы преподавателей МГПИ во главе с ректором И.П. Далматовым. А всего с 1956 г. по 1992 г. мне удалось побывать за границей 36 раз, т.е. в среднем один раз в год. Большая часть этих поездок приходилась на социалистические страны Европы, что объясняется относительно более простым оформлением с одной стороны, и моей научной специализацией на этих странах — с другой. Из всех соцстран Европы я не был, кажется, только в Албании. Зато в Польше, Чехословакии, ГДР, Венгрии был по нескольку раз, включая поездки со студентами на летнюю практику. Из тогдашних капиталистических стран Европы удалось побывать в Великобритании, Франции, Германии, Италии, Нидерландах. А из внеевропейских стран — два раза в США, в Японии и Австралии. В том числе в Германии, Франции, Японии, Австралии на международных географических конгрессах, где работали постоянные комиссии по географическому образованию» (то есть, не охваченными остались два материка – Африка и Южная Америка, но все равно: для тех лет путешествий оказалось более чем достаточно!).
Всегда из своих поездок отец что-то привозил — себе и всем членам семьи, руководствуясь специальной инструкцией, где были зафиксированы объемы груди, талии и бедер, головы, размеры обуви и так далее, часто с пояснительными рисунками (некоторые из этих трогательных инструкций сохранились до сих пор). Помню, что в 1964 году из Италии мне привезли игрушечный пистолет, стрелявший пробкой на веревочке (чтобы не потерялась!), а также фломастеры – первые в моем тогдашнем классе.
Его поездки имели и иные последствия лично-семейного плана: отец, поскольку наблюдал за тамошней жизнью с большим интересом, фотографировал и снимал, иногда привозил с собой полезные идеи. К примеру, после поездки в 1980 году на конгресс в Японию, на нашей даче появился «сад камней», площадью 2х2 метра. Большие камни для этого мы нашли в окрестностях города Дмитрова с великим трудом, да и то в основном благодаря ледниковому прошлому этой местности, оставившему на поверхности хоть сколько-нибудь крупные валуны. А в старости, вспоминая аккуратные американские хайвеи, и проезжая по какой-нибудь свежеотремонтированной дороге под Москвой, радую-щей глаз водителя, отец несколько наивно восклицал: «Ну, как в Америке!» (другой повод вызвать у него такое же восклицание – это посещение, вскоре после «шоковой терапии» начала 1990-х гг., какого-нибудь универсама с широким ассортиментом, немыслимым в прежние годы).
Особо надо сказать о том усердии, с которым отец принялся за совершенствование своего английского, после – как можно только догадываться – какой-то ответственной поездки, где он почувствовал себя обделенным в смысле общения и понимания. Он учил язык и с репетитором, и с помощью домашних, среди которых были люди, с которыми можно было потренироваться в разговорном жанре. Известный в те годы учебник Хорнби стал настольной книгой. Уходя по вечерам проветривать голову, отец говорил на пустынной улице сам с собой, заучивая нужные фразы, при этом избранные слова, подлежащие зазубриванию, носились в кармане на специальной бумажке. Однако иногда ему все же удавалось заполучить себе кого-то из нас в собеседники, и тогда темные арбатские переулки наполнялись несмелой английской речью. К началу 1990-х гг. отец читал и объяснялся уже весьма сносно, но…..тут грянул 1992 год.
После операции на шейке бедра летом 1992 года, когда он как раз собирался в США на очередной Географический конгресс, отец вынужден был резко сократить свою активность. Он стал практически настоящим «невыездным». Произошло это «грехопадение» на нашей даче, в мое отсутствие, в результате неудачного (это еще мягко сказано! – ведь этот эпизод изменил не только его, но и всю нашу семейную жизнь!) падения с велосипеда. Велосипед марки «Спутник» был, кстати, моим, и был он «полугоночным», то есть имел высоко поднятое узкое седло, а также опущенный изогнутый руль, что делало его отличным от привычного для отца обычного дорожного велосипеда. К тому же, как он сам и вспоминал, соседский мальчик по его просьбе подкачивал ему спущенные шины, однако в итоге подкачал их недостаточно. Отец, тем не менее, поехал второпях «на угол» звонить по делам в общедоступную телефонную будку (мобильников тогда еще не было). Путь занимал всего минут 7-8. Будучи уже у цели, поворачивая, он неудачно вывернул гнутый руль, потерял равновесие, и упал на бок, придавив бедро велосипедной рамой. И вот результат! Поистине, жизнь может поменяться в течение всего нескольких секунд!
Комментируя этот печальный инцидент, отец, в альбоме «Линия жизни», пишет так: «Затем зарубежные поездки, очевидно, можно было бы продолжать. Сколько раз во время дальних путешествий мне встречались люди в инвалидных колясках, тогда как я ходил всего лишь с палочкой в руке. Но я почему-то сам решил сделать себя «невыездным», и с 1992 г. ни разу никуда не выезжал ни на поезде, ни на самолете. Увы!»
Впрочем, после «грехопадения» 1992 года отец совершил целый ряд относительно недалеких экскурсионных автобусных выездов: Новый Иерусалим, Тула, Поленово, Рязань и Константиново, это был и круиз на теплоходе по Верхней Волге и др. Ну и, конечно же, это были выезды на дачу в Орудьево, куда на первых порах, в середине 1990-х годов, отец доезжал на нашей машине самостоятельно. В 2000 году отец посетил калужский поселок Воротынск – место своей военной юности, где местные краеведы встречали его буквально как героя. Но все же – это была уже не та прежняя «ойкумена». А последние пару лет отец не выезжал даже на дачу, и все его пребывание было ограничено Москвой, а точнее – районом Старого Арбата, где он, как известно, проживал, и где были расположены почти все жизненно важные для него объекты.
Раздел 3. Книги, учебники и другие публикации.
Всего в списке публикаций Владимира Павловича, с учетом, как крупных произведений, так и мелких заметок и рецензий, числится около 700 наименований, из которых примерно 100 – это монографии, учебники и учебные пособия для средней и высшей школы. Суммарный объем этого творческого наследия – более 1500 печатных листов.
Первая его статья была опубликована в 1949 году, на 4 курсе геофака МГУ (отцу — 25 лет): «Река Дунай как судоходный путь», в сборнике научных трудов студентов МГУ. Первая книга вышла в свет в 1952 году (отцу — 28 лет): «Стройки социализма в европейских странах народной демократии», Географгиз, 200 страниц, тираж большой, а по нынешним временам просто огромный — 50 000 экз. Книга заключалась таким абзацем: «Быстро будет стареть карта новостроек. Те из них, которые еще теперь отмечены как строящиеся, перейдут в число действующих. Проектируемые станут строящимися. А сколько появится и таких строек социализма, которые сегодня еще совсем не нанесены на нашу карту!».
В 1964 г. стартовал самый известный и долгоиграющий проект. Под его редакцией стал выходить учебник «Экономическая география зарубежных стран», за авторством целого коллектива (Артемьева А.Г., Максаковский В.П., Раковский Н.С., Смидович И.Н., Соловьева М.Г.). Этот учебник выдержал примерно 25 изданий (по нему в 9 классе учился и я, а также – не сомневаюсь — очень многие из тех, кто сейчас читает эти строки). В 1977 году все соавторы были удостоены звания Лауреата государственной премии СССР.
С 1990 г. отец стал уже единственным автором этого, правда, существенно видоиз-мененного учебника, который сначала назывался «Экономическая и социальная география мира», а в последние годы более лаконично — «География. 10-11 классы». В 1996 году этот учебник, вместе с комплектом пособий к нему, был отмечен премией Президента России в области образования. Он также выдержал около 25 изданий.
Тираж обоих учебников в период с 1964 года по 2015 год, как подсчитал как-то сам автор, превысил 50 млн. экземпляров! Приятно осознавать, что бренд еще не утрачен — в настоящее время (весна 2016 года) в том же «Просвещении» готовится очередное 26-е издание этого бестселлера, учитывающее самые последние изменения в мире.
Из других знаменитых трудов следует упомянуть двадцатитомное научно-популярное издание «Страны и народы» (1970-1980-е гг.), за участие в написании которого В.П. Максаковский был, как и другие соавторы, удостоен звания Лауреата государственной премии СССР, в 1987 году. У отца, таким образом, стало две таких награды.
Своеобразным переломным (причем сразу в двух смыслах) моментом в писательской деятельности отца оказался 1992 год — год его падения с велосипеда, перелома шейки бедра и последовавшей за этим операции. До этого он активно разъезжал, после же — резко сократил передвижения, и об этом уже говорилось выше. Но вместе с тем, как мне подсказали некоторые старшие товарищи (Г.М. Лаппо), здесь был и некий позитивный момент, если в болезни может быть вообще что-то позитивное. Ведь отец именно после 1992 года создал основную часть своих крупных и известных творений: «Географическая картина мира» (1993 – первое издание, далее еще несколько), «Географическая культура» (1998), «Историческая география мира» (1999), «Преподавание географии в зарубежной школе» (2001), «Всемирное культурное наследие» (2003), «Литературная география» (2005), курс лекций «Общая социальная и экономическая география» (2009) и др. Конеч-но, весь этот огромный авторский листаж есть прямое следствие профессиональной состоятельности самого человека, когда он к зрелым своим годам накапливает и знания, и опыт, и окончательно оттачивает писательский талант. Вместе с тем, приходится признать, что была здесь существенная роль того, что после 1992 года отец стал проводить в кабинетной тиши все больше и больше времени.
Он всегда писал сначала на бумаге от руки, выправляя фразы на том же листе (вставки и перестановки), а затем сам перепечатывал текст на пишущей машинке. Однако и после он делал неоднократные поправки уже в этом напечатанном тексте, сопровождая это вклейками новых кусков. Получался, таким образом, второй черновой вариант, и после этого задача заключалась только в чистовой перепечатке произведения. В 1960-е и 1970-е гг. ему в этом помогала одна и та же машинистка (к которой я часто бегал в качестве посыльного), в последние же годы он просил об этом кого-то из своих. Или само издательство брало на себя такую заботу. Впрочем, мелкие вещи он прекрасно печатал и сам. Долгое время ему служила трофейная немецкая портативная машинка, и он только и знал, что менял в ней ленту, но в 1990-е годы (!) она все же сломалась, уступив дорогу другой, которая сопровождала отца почти до самого конца. И, кстати, стучал он тремя-четырьмя пальцами весьма быстро. Что касается компьютера, то отец где-то в начале 2000-х взял было у меня пару уроков, немного попечатал, но более сложные операции так и не освоил. Процесс не пошел…
Где же добывалась необходимая информация, особенно статистические данные, без которых экономгеографу было просто не обойтись ? Понятно, что в доинтернетовскую эпоху главным источником могли быть только книги, научные журналы и разная периодика, справочники, плюс разного рода ведомственные данные. Настоящим кладезем информации о зарубежном мире в те годы был РЖ — реферативный журнал. Все эти источники отец, конечно же, полностью использовал. Но были у него и «спецканалы».
Так, я хорошо помню, что помимо своей собственной библиотеки (где специальный огромный стеллаж содержал научно-популярную географическую литературу по всем странам мира — от А до Я), информация черпалась в изданиях, которые мы брали в персональном абонементе Ленинской библиотеки (опять-таки — мне и здесь выпала честь быть курьером, книги оттуда я таскал домой регулярно). Кроме того, подозреваю, что коллеги-географы обменивались тогда между собой ценными статистическими данными. Могу еще предположить, что знакомые из соцстран также снабжали отца ценной статистикой (благо, что он понимал большую часть языков стран Восточной Европы). Еще из Европы ему регулярно привозили знаменитый всемирный справочник — Welt Almanach. Ну и во-обще, отец был очень эрудированным и начитанным человеком, который в сфере истории и географии знал буквально все.
Ну а последние лет 10-15 его родственники и ученики уже без особого труда вылавливали нужные сведения во «всемирной паутине». Сам отец, к сожалению, так и не оценил в полной мере этого изобретения цивилизации, и буквально до конца жизни активно вырезал какие-то справочные таблицы из «Известий» и «Аргументов и фактов», которые всегда выписывал на дом. Регулярно, но в чьем-то сопровождении, посещался Дом книги на Новом Арбате, причем каждый визит туда обогащал его домашнюю библиотеку 5-7 новыми книгами.
Не могу не упомянуть и о том, что отец с давнишних времен, буквально с 20-30 лет, записывал в блокноты чьи-то удачные изречения, афоризмы и мудрые мысли, строфы из стихов, куплеты песен, анекдоты и разные смешные случаи из жизни, особо он коллекционировал «ляпы» школьников и студентов. Все это он активно использовал в своих статьях и книгах, на лекциях и даже на выступлениях в «верхах» — на ректоратах, ученых советах, в РАО. Это всегда привлекало к нему благодарных читателей и слушателей.
Самые последние научно-методические труды В.П. Максаковского — «Года к суровой прозе клонят» (сборник статей 2009-2011 гг.), «Экономика знаний» (2012 г.) и «Актуальные проблемы России» (2014 г.). Это, по сути, во многом итоговые — обобщающие — произведения. Не говоря уже о выпущенном к его 90-летию автобиографическом альбоме «Линия жизни», где сам отец выступил как сочинитель всех текстов. Практически сам он, предчувствуя неизбежное, поставил, таким образом, некую точку. Но ка-кую яркую точку!
Раздел 4. Географ в доме: арбатский ракурс.
Понятно, что иметь в доме человека, с головой погруженного в свою работу, дело не простое. К любым энтузиастам и трудоголикам (а он был, несомненно, из их числа) необходимо всегда как-то прилаживаться. Что все домашние и делали. Так было в моем детстве и в юности, в 1960-70-е годы, когда в нашей квартире на Староконюшенном переулке,19, проживало 5 человек: отец, мать, я, сестра и моя бабушка (папина мама). Впрочем, никакого домашнего терроризма не наблюдалось, просто надо было следовать определенному распорядку дня и стараться облегчать жизнь друг другу.
Мне кажется, что отец – на работе и дома — исповедовал такой подход: «живи сам, и давай жить другим». Он сам любил жить полноценно, насыщенно, но и не мешал своим близким (и — надеюсь — также коллегам и подчиненным), никого не ломал «об колено», а только организовывал и направлял в нужное русло (этого умения у него не отнимешь!). К людям он был весьма лоялен, если только они не вели себя по-хамски, вызывающе и как-то антиобщественно. Но дома таковых нарушителей спокойствия и в помине не было, поэтому дома был покой и порядок. Каждый знал свое дело – кто-то учился (мы с сестрой), кто-то работал и хозяйничал (мама), а кто-то только работал (папа и бабушка). Все было тихо, за некоторыми, конечно, исключениями (с кем не бывает?). Рассердить его было весьма трудно, впрочем, когда это все-таки случалось, он быстро отходил, не испытывая после злорадства, мести и тому подобных негативных чувств. Никогда я не был свидетелем того, как он на кого-то из домашних резко повышал голос. Свое недовольство он мог, к примеру, выразить фразой: – «я сильно удивлен…» (тем-то и тем-то).
Хотя я не исключаю, что на работе, во вверенном ему большом и разномастном коллективе, чтобы преодолеть возникающее человеческое волнение, и сохранить курс «корабля» (то есть кафедры) в нужном румбе, ему приходилось иногда применять и «стальные нотки» в голосе, однако лично я при этом никогда не присутствовал. Правда, в старости он мог по какому-то поводу поворчать (кто-то что-то медленно делает, слишком длинная очередь в сберкассу или к врачу….), но все это было в рамках, что называется, «возрастных изменений».
Если вспоминать далекие уже 1970-е и 1980 годы, когда родители были еще до-вольно молоды, то у них хватало сил принимать довольно большое число гостей, причем не только из числа родственников, но и отцовских факультетских и иногородних коллег, приезжавших в Москву на какие-то рабочие встречи-совещания (Учебно-методические советы и др.). Желанным гостем был Яков Григорьевич Машбиц — очень близкий для отца человек, большой друг всей нашей семьи (к сожалению, он очень рано ушел из жизни). Особая проблема – а это было время острого продуктового дефицита – заключалась в приеме иностранных гостей, которых было также довольно много. Это объяснялось самим объектом научных изысканий отца на том этапе его деятельности, ведь это были не существующие ныне «соцстраны», куда отец тогда часто ездил, и где у него появилось много знакомых. Впрочем, где-то в 1990-х на нас свалились и американцы – они совершали ответный визит к географам Москвы. Но стол был всегда накрыт и тосты говорились.
В течение, кажется, лет пятнадцати (в 1970-е и 1980-е гг.) отец возглавлял Географическую секцию Дома Ученых на Пречистенке, что было совсем рядом с нашим домом. На регулярных заседаниях, куда приглашались с сообщениями разные ездившие по миру люди (а в те годы ездил далеко не каждый, не то, что сейчас), он и сам часто преподносил публике свои яркие слайд-шоу, основанные на очередной поездке куда-либо.
Домашняя обстановка у нас носила явный страноведческий уклон. Книги и учебники по географии встречали гостей уже в прихожей. Там же на полках – первый эшелон иностранных сувениров (включая кусок антрацита из каких-то польских рудников и огромный, едва умещавшийся в ладони, кубический кристалл каменной соли, также из недр «соцлагеря», — его я, будучи ребенком, беспрестанно пробовал на вкус).
А заходя уже в его кабинет, даже совсем посторонний человек мог бы быстро определить сферу деятельности здешнего хозяина. На большом рабочем столе под стеклом – политическая карта мира, перекрытая марками и фотографиями, повсюду расставлены модели старинных кораблей, включая довольно крупную модель знаменитой колумбовой шхуны Санта-Мария. По краю стола — круглые часы в виде корабельного штурвала, игрушечная японская икебана, а также металлическая фигурка Петра Первого – первооткрывателя, символично смотрящего вдаль и опирающегося на корабельный якорь. За спиной развешано несколько сувенирных тарелок из разных стран с яркой национальной символикой. А на специальной сувенирной полке – мелкие вещицы, приведенные им самим в былые годы, или презентованные родней, знакомыми, коллегами и учениками, приезжавшими из разных стран мира. Причем эти сувениры не были совсем уж простыми безделушками, но были насыщены каким-то страноведческим смыслом – пластиковая Эйфелева башня, фигурки из венецианского стекла, «Вавельские головы» из Кракова, игрушечная китайская пагода, маленький Христос из Рио-Де-Жанейро, расписное страусиное яйцо из ЮАР, плюшевый коала из Австралии… Там же – 15-сантиметровый Оскар, купленный мной в Лос-Анджелесе, с шуточной надписью – «Best father» (в том голливудском ларьке имелись Оскары на все случаи жизни, но, ясно, что я мог выбрать только этот).
Корешки сотен книг, аккуратно разложенных по тематике в шкафах и на открытых полках, также красноречиво свидетельствовали о направлении деятельности хозяина кабинета – География мирового хозяйства, Глобальные проблемы человечества, Транспорт, Нефть и газ, Демография и население мира, Города, Регионоведение, Теоретическая география, Туризм, Религии мира, Историческая и Политическая география, Образование и Педагогика, Экология.… Плюс выложенный на первый план (чтобы были всегда под рукой) длинный ряд географических школьных учебников. Наконец, стоявший на видном месте большой декоративный глобус, с подсветкой изнутри, удачно дополнял всю кабинетную композицию, не оставляя у вошедшего уже никаких сомнений, с кем именно он имеет дело.
И здесь самое место отметить высочайшую самоорганизацию Владимира Павловича, которая, вкупе с его талантом и знаниями, а также удивительной работоспособностью, привела к таким масштабным результатам — сотни публикаций, миллионные тиражи учебников, сотни учеников, сотни выступлений на разные темы и в разных аудиториях. На этих ключевых свойствах отцовской натуры внимание заострил его ближайший товарищ – Георгий Михайлович Лаппо, в своем недавнем дружеском исследовании — «Магия Максаковского». Причем эта страсть к самоорганизации проявлялась не только на работе, о чем прекрасно помнят его коллеги, но и дома, свидетелями чего было всего несколько человек. Здесь это качество проявлялось не только в бытовом аккуратизме – порядок на рабочем столе и в кабинете в целом, где все было тщательно разложено и подписано. Сам стиль его жизни был четко запрограммирован. В его планшете-органайзере на неделю и более вперед были расписаны основные предстоящие события, причем в отдельные дни набиралось до 15-20 разных дел.
Вот, к примеру, каким был его внутренний домашний распорядок в последние 10-15 лет, то есть когда отец уже бывал на службе далеко не каждый день. За свой рабочий стол он садился ровно в 9-00, причем, если ему удавалось сделать это минут на 5 раньше, то это, по его же собственным словам, приносило ему особенное удовольствие (вообще же, свою работу за письменным столом он называл «сладкой каторгой»). До 14-00 продолжалась первая часть рабочего дня, прерываемая всего одним антрактом ровно в пол-день. Обед, прогулка и «тихий час» — с 14-00 до 16-00. С 16-00 до 19-00 длилась вторая фаза рабочего дня, уже не столь интенсивная, прерываемая полдником, визитами в нему коллег или аспирантов, или же необходимыми звонками (отвлекаться в первую половину дня отец не хотел, считая ее наиболее продуктивной, поскольку голова была еще «свежая»; вообще же, эта «свежая голова» во все годы была его главной «производительной силой», и заботился он об этом постоянно). После ужина, который всегда, чтобы ни случилось, происходил в 19-00, не было никакой особенной умственной работы, только чтение газет, звонки, книги. В вечерние часы в его жизнь входил вездесущий телевизор, в первую очередь, с новостями, некоторыми политическими ток-шоу, а также спортом: теннисом (любимица — А.Мыскина), волейболом (Е.Гамова), фигурным катанием (И.Слуцкая), легкой атлетикой (Е.Исинбаева). Из развлекательного он любил старые со-ветские фильмы, КВН, передачу «Как стать Миллионером», концерты романсов и бардовской песни, ну а особой любовью пользовались военные песни в исполнении Гурченко, Кобзона, Хворостовского (наоборот: самая ненавидимая передача — «Аншлаг», самый ненавистный современный певец — Григорий Лепс).
Выходных дней в обычном понимании у отца просто не было. Но они, насколько я помню, посвящались более или менее рутинной работе, или же удовольствиям, чтобы их (выходные) обозначить хоть как-то: подбор и раскладка материалов, изучение РЖ — реферативных журналов, деловые и дружеские письма, наконец, это был апофеоз всех его выходных — марки, о чем уже говорилось. Конечно, в выходные дни происходили и выезды — на дачу, на экскурсии, в гости, в очаги культуры.
Естественно, что в отдельные дни этот привычный распорядок резко менялся — когда отец выезжал на родной факультет для чтения лекций, приема экзаменов, проведения заседаний своей кафедры, на песенные вечера и разные юбилеи, когда происходили отмечания 9 мая или иные важные события в Главном корпусе (на Пироговке), или же это бы-ли ежегодные собрания РАО (на Погодинской улице), и так далее. Впрочем, в последние годы жизни привязка в домашнему режиму становилась все более очевидной. Тем более знаменательными (и одновременно — затруднительными в чисто физическом смысле) оказывались его выходы в свет, становящиеся все более редкими.
Да, в последние годы жизни возраст все-таки смог внести свои коррективы в этот непоколебимый график — в сторону уменьшения доли активной работы и усиления доли отдыха, а утренний приход в кабинет сместился на час — к 10-00. Но и этот ритм был, если говорить честно, неслыханным с точки зрения абсолютного большинства его сверстников, также перешагнувших 80-летний, а тем более — 85-летний рубеж! Грустно сравнивать, что, если в своем среднем возрасте отец, в целях поддержания физической формы, регулярно ходил в Лужники в группу ОФП (общая физическая подготовка), а также плавал в бассейне «Чайка», или же ходил с семьей на лыжах в Сокольниках, то после 1992 года его активность была ограничена лишь ежедневными прогулками.
Приближаясь к концу своего повествования, я не могу не сказать, особенно в мате-риале с таким названием («Отец как географ…..»), о том влиянии, которое на меня лично оказала семейная географическая обстановка. Это влияние, без сомнения, было очень сильным, и я в юности также проникся интересом к разным странам и континентам, хотя западнее Эстонии и южнее Абхазии в школьные годы я никуда не выезжал. На уроках географии, честно признаюсь, я особо не блистал, хотя пятерки получал регулярно, но подозреваю, что в значительной мере этим успехом я обязан был своей фамилии. Однако было у меня в школьное время и иное увлечение – зоология, особенно систематика зверей и птиц (которую я тщательно изучил благодаря имевшейся дома БСЭ — в темно-синем переплете, всего 51 том). Кумиром был Джеральд Даррелл, которого знал почти наизусть, также — Брэм, Гржимек, Джой Адамсон, молодые телеведущие Юрий Сенкевич и Нико-лай Дроздов. Дома не переводились хомячки и попугайчики, дававшие даже приплод (на собаку, о которой было прошено не раз, родители добро так и не дали). Марки я собирал по теме «Флора и фауна», но после школы бросил вообще. Соединив оба указанных интереса — географию и биологию, я оказался в 1973 г. в числе студентов Географического факультета МГУ, на кафедре биогеографии. Что, впрочем, заметно искривляло установившуюся династическую линию, поскольку биогеография, как известно, принадлежит другой ветви нашей общей науки, а именно физической географии. Такой выбор грозил на-всегда отлучить меня от семейного «мейнстрима» — социально-экономической географии. Разумно ли я поступил тогда? Хотел ли проявить себя на независимом поприще, или действительно столь сильно любил зверушек? До сих пор мучаюсь этим вопросом….
Общий вывод.
Выше мы попытались рассмотреть несколько аспектов жизни и деятельности своего отца, Владимира Павловича Максаковского, – аспектов, которые характеризуют его с общечеловеческой точки зрения: работа, еще раз работа, дом, семья, поездки…. В подобных срезах можно было бы высветить жизнь почти любого человека. Однако, что бы мы ни исследовали в биографии Владимира Павловича, это почти сразу же выводит нас на географию и на его образ маститого ученого и талантливого педагога.
Мы говорили, для начала, о возникновении у него интереса к будущей профессии – географии и географическому образованию, которой он был верен на протяжении 70 лет, начиная с поступления на Геофак МГУ в 1945 году.
Шел разговор про его поездки, которые были в основном, по своей сути, географическими (командировки, практики и т.д.); на долю его личного семейного туризма и отдыха можно отвести не более 20% его разъездов (да и то с оговоркой, что загорая где-нибудь на пляже, он не выпускал из рук научный журнал, отмечая там нужные места).
Далее, было сказано о его публикациях – статьях и книгах, учебниках и пособиях: практически все они имели отношение к разным сферам географии или географического образования, к развитию географической культуры в широком смысле этого слова.
Наконец, мы затронули и его частную жизнь, чуть-чуть осветили домашний уклад, некоторые привычки и традиции, которые также были связаны с любимой работой, во-круг которой «крутился» весь распорядок его дня.
Впрочем, остались за кадром, или же были затронуты лишь мельком, другие важные стороны его жизни – общественная и организаторская деятельность, деканство и работа на кафедре, лекции и выступления, коллеги и ученики, дружба и товарищество (а дружить он умел!), и так далее. «Особая песня» – его стихотворное творчество, достойное специального описания, ведь в семейном архиве имеются и его детские стихи, и стихи юношеские, адресованные любимой девушке (Зое), и все более поздние – географические (среди которых — «Марш географов», 1947 год, поэма «Поступающему на геофак», 1948 год, и «Гимн геофака МГПИ», 1978 год). Хотелось бы более подробно рассказать о его родителях, о детстве и школьных годах, о знакомстве в старших классах с Зоей – будущей женой и моей мамой, но особенно – о военной эпопее второй половины 1941 года, воз-вращение после которой живым и невредимым он сам оценивал как «один шанс из тысячи» (что, надо полагать, послужило мощным зарядом, который он получил на всю оставшуюся жизнь). Но это, как говорится, уже совсем другая история.
Вместо заключения.
Владимир Павлович скончался после тяжелой болезни в одной из клиник Москвы утром 12 января 2015 г., похоронен на столичном Донском кладбище. На памятнике, выполненном из черного отполированного камня, рядом с овальной фотографией, датами жизни и именем, можно увидеть знакомый всем, кто когда-либо брал в руки учебник географии для 10-11 классов, рисунок-гравюру: сетка параллелей и меридианов, перекрывающая контуры континентов планеты Земля. Пусть символ родной ему науки сопровождает его и в ином мире!
«Шагреневая жизнь пусть время сокращает,
Но впереди – века, как позади – века,
И мы ее пройдем, пройдем, как подобает,
До самого того, до третьего звонка!…»
(В.П.Максаковский, 1998 год)
Источники:
-Лаппо Г.М. «Магия Максаковского». География в школе, апрель, 2016 г.
-Альбом «Линия жизни». К 90-летию академика РАО В.П.Максаковского. 2014 год (частное издательство, тираж ограничен).
Примечание: в сокращенном виде воспоминания опубликованы в сборнике «Социально-экономическая география: теория, методология и практика преподавания». Первые Максаковские чтения, 2-4 июня 2016 г. МПГУ, 2016, с. 3-11.